Русские говоры на территории Челябинской области. Разновидности яз., употребляемые в качестве средства общения лицами, связ. тесной территориальной, социальной или профес. общностью, наз. диалектами. Рус. диалекты вместе с кодифицир. лит. яз. являются составляющими общенац. яз. Охватывают обширную терр., засел. русскими; служат разговорным яз. преим. сел. населения. Территориальный диалект — часть целого (др. диалекта, самого яз.); противопоставлен др. диалектам (по фонетич., грамматич., лексич. признакам, особенностям словообразования). Самые крупные диалекты могут называться наречиями (напр., северо-великорус. наречие), меньшие — говорами (напр., олонецкий говор). Говор разделяет с яз., вариантом к-рого является, осн. элементы структуры, но отличается нек-рыми специфич. чертами на разных языковых уровнях, напр. на фонетич. (аканье, цоканье и т. п.). В Центр. России носители определ. диалекта занимают однородной массой обширные пространства. В Сибири, на Урале и др. терр. вторичной колонизации, удал. от ядра формирования рус. нации, выделяются говоры, используемые в качестве средства общения жит. одного или неск. соседних населенных пунктов. Сказанное относится и к терр. Чел. обл., где геогр. распределение и характер Р. г. связаны с историей переселения русских на Южный Урал (см. Колонизация Южного Урала), внутр. развитием и взаимодействием диалектов. Особого урал., чел. наречия не существует. Урал. говоры, формировавшиеся в ходе рус. колонизации края, в основе своей (грамматич., фонетич.) воспроизводят черты наречий и групп говоров — диалектной базы тех терр., откуда прибывали переселенцы. В центральной части России выделяются сев. и юж. наречия, среднерус. говоры; осн. признаки: тип безударного вокализма (аканье — оканье), произношение согласного г (взрывного [г] или фрикативного, щелевого [γ]). Аканье — неразличение в безударной позиции гласных о, а: борода [бърада], после мягких согласных — гласных о, а, е: пятак [п’иетак], лесок [л’иесок] — характерно для кодифицир. лит. яз., среднерус. говоров; в юж. наречии: [п’итак] и [п’этак], [л’иесок] и [л’эсок], а также яканье — [п’атак] и [л’асок]. Оканье — характерное для сев. наречия различение гласных о, а, е в безударной позиции, их четкое произношение: [борода] — полн. оканье, [бърода] — неполн. Среднерус. говоры (терр. по линии Псков — Тверь — Москва — Владимир — Ниж. Новгород) и сев. наречие характеризуются г взрывным; юж. наречие — фрикативным. Урал. говоры не образуют сплошной терр., а распространены локально, чересполосно. Старожильч. распределение крест. и каз. говоров описано на территории севернее Оренбургской военно-пограничной линии и Новой пограничной линии (верховья рр. Урал и Уй). Ученым-диалектологом Г. А. Турбиным выделено 5 крупных колонизационных потоков. Первые рус. переселенцы из приисетских слобод (Арамильской, Камышевской, Катайской) обосновались в 17 — 1-й пол. 18 вв. на землях башкир и заурал. татар в северо-восточной части совр. Чел. обл. (Касл., Красноарм., Кунашак. р-ны); среди них преобладали выходцы из северорус., «окающих» терр. (поморские уезды, заонежские погосты, Кайгородок, Кунгур, Тотьма, Устюг, Чердынь). Отсюда население продвигалось в верховья р. Миасс. Первопоселенцы с Катайского острога (с окающим говором) заложили дер. Бродокалмакскую (ныне Бродокалмак), сл. Белоярскую (Рус. Теча) и Багарякскую (Багаряк). Второй поток (при устройстве пограничных линий) составили поселенцы креп. Еткульская, Кичигинская, Коелгинская, Миасская, Санарская, Уйская, Чебаркульская и Чел., прибывавшие из населенных пунктов Исетской провинции, сиб. уездов, Вологодской (Тотьма) и Казанской губ.; большинство — с окающим говором. В крепостях и редутах Уйской дистанции после 1743 размещались служилые из Уфы, Бирска и Мензелинска, с Закамской линии, из Уфим. и Оренб. драгунских полков. Поэтому в насел. пунктах Верхнеурал., Еткул., Красноарм., Окт., Троицкого, Увел., Уйского р-нов преобладают окающие говоры поволжского типа, присутствуют акающие с остатками оканья. С сер. 18 в., с развитием горнозаводской промышленности, на Южный Урал прибывали крестьяне, пересел, заводовладельцами: в деревни, приписанные к Катавским з-дам (Катав-Ивановский, Усть-Катавский, Юрюзань-Ивановский),— выходцы из поволжских уездов (Арзамасский, Симбирский, Унженский); в Саткинский завод и дер. Петропавловская, Ст. и Н. Пристань, Верх. Тюльмень — из Соликамских строгановских вотчин и Кунгурского уезда. Здесь преобладал северорус., окающий говор; со временем под влиянием кодифицир. лит. яз. наметился переход на аканье. Новый среднерус. говор формировался в Златоуст., Каслинском, Кыштымском, Нязепетровском, Симском заводах, где в 18—19 вв. происходило смешение говоров переселенцев из центр., юж. и приволжских губерний. В поселениях Кусинского и Нязепетровского заводов развивались акающие южнорус. говоры. При этом иногда отмечается употребление звука о (вместо е) в заударном положении: [дажо] — даже, [н’и можот] — не может (пос. Шемаха). В сс. Губернское и Кузнецкое [быв. Рождественское (объединившее сс. Беспаловка, Губернское, Кузнецкое, Смолино), или Тютняры (по дер. Тютняр Кузнецкого уезда Саратовской губ., откуда были переселены крестьяне)] Аргаяшского района формировался акающий среднерус. говор с твердым ч. Несмотря на постоянное пополнение горнозаводского населения, в ряде поселений сохраняется старожильч. основа. В западной части Челябинской области, в Ашин. и УстьКатав. р-нах (сс. Александровка, Илек, Малояз, Минка, Муратовка, Орловка, Тюбеляс), где раньше селились выходцы из Пензенской губ., отмечается характерное цоканье; в сс. Биянка и Серпиевка — умеренное южнорус. яканье. Четвертый поток переселенцев (2-я пол. 18 в.) составляли государственные крестьяне из Бирского, Красноуфим., Кунгурского, Шадринского уездов, кортомившие (см. Кортома) башк. земли в Алабужской, Верхне- и Нижнеувельской, Долгодеревенской, Кочердыкской вол., Кундравинской; они определили северо-рус., окающий характер говоров жит. мн. населенных пунктов, располож. близ Чел. По распоряжению министра финансов после 1825 на казенные земли Чел. и Троицкого уездов переселялись государственные крестьяне из южнорус. волостей: из 5 — Курской и из 1 — Воронежской губ. Выходцы из Курской губ. обосновались в дер. Андреевка, Б. Никольское, Б. и М. Шумаково, Ключи, Михайловка, Петровское, Писклово, Покровка, Татарка (терр. совр. Окт. и Увел. р-нов), образовав сплошной массив южнорус. населения с говорами, характеризующимися различными типами яканья, мягким т’ в окончаниях единств. и множеств. числа глаголов наст. и простого будущего времени, нередко и без окончания [знаjит’] — знает, [в’азут’] — везут, [пр’иид’а] — придет, [пъсабл’аjа] — пособляет. В нек-рых селах, куда в 19 в. помещики переселяли своих крестьян, сохраняются мн. особенности диалектной базы. Так, в с. Красносельском (Увельского района) — быв. Николаевке, называвшейся по им. графа Н. Мордвинова, переселившего сюда в 1832 своих крепостных из Тамбовской губ.,— сохранился яркий южнорус. (тамбовский) говор. В с. Мордвиновка (Увельского района), осн. в 1841 им же (сюда, по сведениям Н. И. Шувалова, были переселены крестьяне из дер. Баранчеевки Киренского уезда Пензенской губ.), среднерус. (пензенский) говор подвергся влиянию говора старожильч. населения — выходцев из Владимирской губ. (купл. и пересел. сюда в 1798 капитаном Ахматовым). В Усть-Караболке Касл. района окающий говор сохранился у потомков крестьян, к-рых помещик Сушин в 1831 купил в Нижегородской и Казанской губ. Среди жит. дер. Кажакуль (существовала в Кунашакском районе до 1957) долго сохранялся архаичный говор (с полн. оканьем), характерный для переселенцев — крепостных, привез. в 1769 из дер. Ниж. Ландех (ныне Владимирская обл.). В дер. Белая Глина, Могильное, Коршуновка, Степановна (терр. совр. Окт.района) переселилось с Нижнетагильских заводов в 1836 значит. кол-во потомков черниговских украинцев. После Крестьянской реформы 1861 началась очередная крест. колонизация (5-й поток); переселенцы арендовали башк. или покупали дешевые казенные земли. Мн. переселенцев из Бузулукского уезда прибыло в с. Кумляк (ныне Уйского района); с. М. Никольское, дер. Ваганово (Октябрьский район); с. М. Шумаково (Увельский район). Бывшие мастеровые и работные люди уходили с урал. заводов, оседая на селе: с Симского завода — в с. Могильное (Октябрьский район) и дер. Михайловку (Увельский район), с Нязепетровского — в дер. Ивановку (терр. Красноармейского района). На Ю. и Ю.-В. совр. Чел. обл. наряду с окающими говорами бывшего каз. населения появились новые окающие говоры и переходные от укр. к рус. в связи с тем, что в 1888—90 здесь появились многочисл. укр. переселенцы из Екатеринославской, Полтавской, Черниговской губ. (поселения Киевка, Новоукраинский, Новочерниговка, Полтавка, Харьковка, Херсонский, Черкасы, Черниговка, Черноморка и др.). Большинство Южноурал. говоров формировалось в условиях влияния лит. яз., а также общения и культ. ассимиляции представителей разных социальных и нац. групп, старожилов и новоселов. Широкое распространение получили мн. тюркизмы: урман (таежная глухомань), елань (поляна), кабан (кладка дров при углежжении), тулаём (целиком, оптом); кош, каш (шалаш); якшаться (водить знакомство), ашам (пить чай); айда, айдате (пойдем); апа, апайка (башкирка, татарка); кызымка, апаечка (девочка-башкирка); малайка, беренчук (мальчик-башкир) и др. Вопреки утвердившемуся в диалектологии мнению определ. ист. и социальные условия иногда способствуют стремит. изменениям в говоре, причем не только на лексич. уровне, но и на относительно устойчивом фонетич. Так, жит. дер. Тимофеевка (терр. совр. Еткульского района), Захаровка и Поляновка (Пластовский район), пересел. в 1828 из однодворч. селений Курской губ., были в 1842 определены казаками и с той поры сознательно меняли свой жизн. уклад и яз. по каз. образцу. Они преодолели привычные диссимилятивное аканье и отвердение ч; усвоили г взрывной, в губно-зубной, т твердый в глаголах 3-го лица, стяжение гласных в глаголах ([быват] — бывает, [ум’эт] — умеет). В то же время казачки устойчиво сохраняли манеру шепелявить и цокать ([фс’о цай да поц’эму]), считая ее «благородной». На основе близко- и дальнеродств. говоров горнозаводской зоны складывались их общие языковые признаки, не всегда имевшие регулярный характер, но отличные от каз. и крест. говоров. В фонетике: фрикативное произнесение смягч. согласных: [ж’има] — зима, [тс’ихо] — тихо, [дж’эн’] — день; отсутствие среднеевроп. l, характерного для каз. и нек-рых др. говоров; в грамматике: распространение формы именит. падежа множеств. числа существительных ср. рода с окончанием -ы: [окны] — окна; общая лексика: подпол, бекеша, зимагоры (врем. работники), урок (задание мастера), сидеть кучи (выжигать уголь). Турбин выделил в Челябинской обл. 3 группы говоров, восходящих в своей основе к северо- и южнорус. наречиям и среднерус. говорам. Сопоставит. анализ показывает, что северорус. наречие на Южном Урале существует в 2 разновидностях — среднеурал. и владимиро-поволжской. Говоры населения сев. р-нов Чел. обл. (Касл., Красноарм., Кунашак.), части Свердловской, Курганской обл. составляют однородный массив — среднеурал. группу северовеликорус. наречия (с четким оканьем и г взрывным),— к-рый делится на подгруппы: багарякскую (старожильч. крест. вариант), саткинскую (Южноурал. горнозаводский) и миасскую (Южноурал. каз.). Характерные признаки: упрощение аффрикат ц, ч ([ул’иса] — улица, [m’aj] — чай, Гп’эш’] — печь, [ш’истьj] — чистый, [с’иел’аб’инск] — Челябинск), связ., вероятно, с коми-мансийским или башк. влиянием; восстановление непалатализ. к, г, х в основе словоформ (пеку — пекешь); выпадение контактного согласного, иногда с заменой оставшегося, в отд. словах ([ч’о], [ш’о], [ц’о] — что); деформация ударных гласных в отд. словах (баш[кы]ры). В составе поволжско-владимирской группы (для к-рой характерно оканье с элементами аканья) выделяется 2 подгруппы: катавская (говоры призаводских селений на территории Ашин., Катав-Иванов. р-нов Чел. обл. и Белорецкого района Башкортостана) и троицкая (говоры бывших каз. селений на территории Верхнеурал., Окт., Пласт., Троицкого, Увел., Уйского р-нов). Кроме общих для всей поволжско-владимирской группы языковых элементов катавская и троицкая подгруппы имеют свои особенности. Для катавской подгруппы характерны: спорадич. редукция интервокальных согласных: [м’эа] и [м’а], [T’aja] и [т’а], [c’aja] наряду с [м’э’н’а], [т’эиб’а], [с’эиб’а] — меня, тебя, себя; редукция конечного гласного в наречиях сравнит. степ.: [м’эн’э], [дал’э], [бол’э] — менее, далее, более; продуктивность употребления в глагольных формах суффиксов -вши и искаж. -мши: [н’э jэфши] и [н’э jэмши] — вместо «не поев»; употребление устаревших форм инфинитивов (на -чи): пекчи, помогчи; своеобразное произношение возвратных глаголов: родил[са] — с твердый, умыл[с’и] — с мягкий, неразличение гласного, [напjосс’и] — ассимиляция согласных на стыке морфем, неразличение гласного. Для троицкой подгруппы характерны употребление твердого л и европ. l; произношение на месте к, г перед гласными переднего ряда др. согласных: [т’и]слый, ру[т’и], [д’ие]ктар, но[д’и]. Среднерус. говоры, формировавшиеся на территории Челябинской обл. на базе разных диалектных основ, имеют обязат. элементы — аканье и г взрывной. Они очень близки к вост. среднерус. говорам, но по ряду специфич. черт делятся на 2 разновидности: призаводские (пензенско-ашинская и нязепетровская подгруппы) и каз. (пластовская подгруппа, представл. локально в Окт., Троицком и Увел. р-нах). Акающие говоры Ашин., Усть-Катав. р-нов, юго-западной части Саткинского района характеризуются умеренными яканьем, иканьем и еканьем, твердым и мягким цоканьем; смешением падежных форм существительных жен. рода: у сестре, от снохе и т. д. Для старожильч. горнозаводских говоров Кусин., Нязепетров., частично Аргаяш., Касл., Сатк. р-нов, В. Уфалея, Златоуста, Миасса характерны иканье (на фоне выраж. яканья): [б’и]жит — бежит, при[в’и]жу — привяжу; вариативная утрата взрывного элемента аффрикат ч и ц ([пилоты] — счеты, [за с’эркваj] — за церковью), наряду с различением их твердых вариантов (ножни[сы]ми, убор[шы]цами) и твердым цоканьем ([цыцас] — сейчас, [малцыт] — молчит); в нек-рых говорах отмечены случаи прогрессивной ассимиляции согласного к после парных мягких согласных, j и ч’ (ш’): [ст’ип’ит] — скипит, [кап’эjт’и] — копейки. Южнорус. наречие в Челябинской обл. представлено локально на территории Ашин., Еткул., Катав-Иванов., Окт., Увел. р-нов (в осн. в среде потомков «куряков»), образует значит. акающие острова на окающей (северорус.) терр. Яркое диссимилятивное яканье суджанского типа сохранилось в курско-орловской группе говоров, бытующих у жит. Увел. р-на: [г з’им’э joн пр’иjэд’а] — к зиме он приедет; [ус’о ш’иво] — еще чего; [авwэш’ик стрыг’ем] — овечек стрижем (с. Петровское). В неск. насел. пунктах Ашин. и Усть-Катав. р-нов проявились фонетич. особенности разных диалектов южнорус. наречия. Турбин назвал эту группу говоров «ягунов» (по произношению jаго] — его) межзон. биянской (по дер. Биянке). На фоне умеренно диссимилятивного яканья обнаруживаются: сильная лабиализация о, а ([сумувар] — самовар); протезы ([ирвбла] — рвала, [вул’итса] — улица); замена ф на х, хв: [х’ил’ан’иска,)] — финляндской (с расстановкой гласных); полн. прогрессивная ассимиляция ([св’ин’н’а] — свинья, [ноч’ч’у] — ночью); окончание [-ого], [-эго]; восстановление ы в парадигме словоформ ([мыjу] — от «мыть», [рыjу] — от «рыть»); употребление деепричастий на -мши: [зътапомши] — затопивши (вместо «затопив»). Третья группа говоров южнорус. наречия представлена в одном селе — Красносельском (Увельского района), где в 19 в. осели выходцы из дер. Ивинье Тамбовской губ. В этой группе присутствуют признаки среднерус. говоров, но хорошо сохранились особенности вост. рязанской группы южнорус. наречия; определяющими являются г фрикативный и недиссимилятивное яканье: [ja гл’ажу ш’о TaKoja] — я гляжу, что такое; [м’эа пр’ив’ал’и] — меня привели; [таб’э авwэдз дам] — тебе овец дам. Т. о., только одна группа говоров в составе северорус. наречия — среднеурал., занимающая обширное пространство и в др. регионах Урала и Зап. Сибири,— является собственно урал.; др. группы воспроизводят осн. черты диалектной базы (малой родины переселенцев). В то же время условия профес. и социальной общности сформировали из разных говоров на Южном Урале в теч. 200 лет 2 зоны — призаводских говоров и каз. говоров. Отд. наблюдения, касающиеся Южноурал. говоров, содержатся в трудах дорев. историков, краеведов, этнографов [П. И. Авдеев, В. Т. Аманацкий (см. Аманацкие), В. Н. Витевский, Д. К. Зеленин, Г. Ф. Миллер, В. Соколов]. В 1930—50-е гг. к урал. диалектам обращались В. П. Бирюков, А. П. Георгиевский, А. М. Селищев, П. Я. Черных. В 1950—70-е гг. целенаправл. изучением Южноурал. говоров занимались Турбин и др. ученые ЧГПИ. Результаты исслед. нашли отражение в мат-лах Бирюковских чтений, многочисл. науч. конф.; опубл. в 9 выпусках «Вопросов истории и диалектологии русского языка» (Челябинск, 1964—79). В настоящее время разносторонним изучением Южноурал. говоров занимаются ученые Чел. (Л. А. Глинкина, О. Р. Семенова, А. А. Скребнева, Г. С. Стругова, А. П. Чередниченко), Кургана (Г. Ф. Мясников, К. Д. Старцева), Магнитогорска (М. В. Лабзина, В. А. Сенкевич, В. Н. Суетенко, С. Г. Шулежкова), Шадринска (В. Д. Лютикова, Н. Г. Рябков, К. Д. Соколова, Р. П. Сысуева). Ученые ЧГПУ участвуют в реализации проекта по составлению «Лексического атласа европейской части России» (рук. проф. А. С. Герд, С.-Петербург). Ведутся исслед. в смежных областях лингвистики. В. Ф. Житниковым (ЧелГУ) изучалась диалектная антропонимич. система; в 1989—94 осуществлялись полевые топонимич. эксп. по Челябинской обл. (Г. К. Валеев); созданы картотеки: топонимов Курганской обл. (В. П. Тимофеев, ЧелГУ), Южноурал. просторечия (Скребнева, ЧГПУ), живой речи горожан (Е. И. Голованова, А. А. Панова, Л. А. Шкатова; ЧелГУ).
