Сказ, эпич. прозаич. произведение малой формы, повествование в к-ром ведется с установкой на достоверность, от лица рассказчика. В основе могут лежать неск. сюжетных линий: фольк. (в т. ч. фантастич., берущих начало от преданий, легенд, быличек, устных рассказов), реально-ист. и социально-бытовых. Образ рассказчика может быть наделен определ. социально-психол., профес., бытовыми чертами (напр., образ деда Слышко в сказах П. П. Бажова). Для С. свойственны сочетание устной разговорной интонации и устно-поэт. формы речи, наличие диалектизмов и профессионализмов, характеризующих социальное положение и род занятий рассказчика (чаще всего человека из народа). Нередко одно произв. соединяет в себе особенности сказки и С. Фольк. С. никогда не существовал как особый жанр; за фольк. С. иногда принимали фольк. тексты, прошедшие лит. обработку. Произв. мн. рус. писателей 19 в. (Н. В. Гоголя, Н. С. Лескова, В. Ф. Одоевского, А. С. Пушкина и др.) содержали элементы сказового стиля. В 20 в. в рус. лит-ре сложилась школа лит. С., основоположником к-рой считается Бажов. Интерес к этому жанру возрос с кон. 1930-х гг., когда были опубл. его первые произв. Обращающиеся к жанру С. писатели опираются на местный фольклор, к-рый в каждом регионе имеет определ. идейно-тематич. и жанровостилевое своеобразие. Так, Бажов создавал С. на основе фольклора урал. рабочих, в нек-рых его произв. («Золотой волос», «Демидовские кафтаны», «Веселухин ложок», «Иванко Крылатко» и др.) использованы мотивы южноурал. фольклора. Ученые выделяют обл. «гнезда» С. (ивановское, архангельское, тульское, кубанское и др.); урал. «гнездо» занимает в этом ряду одно из лидирующих положений. К жанру С. обращались южноурал. писатели М. П. Аношкин, С. К. Власова, Ю. К. Гребеньков, М. К. Смердов, Ю. Г. Подкорытов, С. И. Черепанов и др. Самым значит. продолжателем бажовских традиций на Южном Урале является Власова («Клинок Уреньги: Сказы и были», Чел., 1968; «Ансаровы огни», Чел., 1974). В нек-рых ее С. прослеживается влияние образов. сюжетных схем бажовских С., принципов интерпретации фольк. мат-ла. Власова проводила параллели с произв. Бажова: напр., в С. «Васяткин сапожок» — со С. «Чугунная бабушка» Бажова (герои произв.— каслинские мастера художеств. литья — являются родственниками). Пугачевская тема, к-рую Бажов лишь вскользь затронул в С. «Кошачьи уши», у Власовой получила значит. развитие («Зузелка» и «Пугачевский клад»). Власова опирается на предания Южного Урала (см. Легенды о Пугачёве), в к-рых пугачевская тема прослеживается явственнее, чем в фольклоре Среднего Урала, известном Бажову. Власова была знакома со мн. талантливыми носителями фольклора; в основе сюжетов нек-рых ее С. лежат мотивы башк. преданий, преим. топонимич. («Клинок Уреньги», «Габиевка», «Агидель» и др.). Оригинален образ Матки-огневицы с ее чудесным цветком в С. «Марьин корень», «Заветный родник», «Золотая куделька» Власовой. На основе местных преданий созданы: «Истории, рассказанные Иваном Бегунчиком, кыштымским старожилом» Аношкина («Кыштымские были»; Москва, 1979); С. «Лосиные рога», «Моховушка», «Ужот и Змеят», «Чугунное семечко» и др. Гребенькова, к-рый использовал нар.-поэт. фразеологию. Теме труд. мастерства посв. мн. произв. Гребенькова, Смердова, Черепанова. Сюжеты С. «Живая красота: Рассказы деда Михаила» (Челябинск, 1961) Смердова нередко напоминают сюжеты Бажова. Из произв. Черепанова наиб. удачными в художеств. отношении являются «Горновухина крестница», «Двенадцатая сестра» («Кружево: Сказы и сказки»; Чел., 1983). Для произв. Подкорытова характерно нарушение достоверности, чрезмерное использование фантастики и вымысла («Сказки из старинной шкатулки», Чел., 1980, и др.). Сказовое творчество южноурал. литераторов — последователей Бажова — неравноценно по художеств. уровню. Лучшие произв., написанные в этом жанре, знакомят читателей с ист. прошлым края, традициями местного фольклора.
